Новая книга давнего друга нашей газеты петра александровича родина из воскресенска.

Название её неброское – «С Ветлуги до Светлояра» – как будто очерчивает географическую зону повествования. Но прочтя этот сборник рассказов и стихов, отчётливо понимаешь: всё гораздо шире, масштабнее.

Родин словно идёт по пути своего известного земляка – сказочника Сергея Афоньшина, который тоже стал писателем в солидном возрасте. Сходство у них не только в профессии – оба были учителями (впрочем, Родин кем только ни трудился: и колхоз возглавлял, и целый район). Сходство в искренней, выстраданной любви к родному краю, к людям, в нём живущим. Но Пётр Родин хоть и может быть тонким лириком, не сказочник – реалист до мозга костей. И круг его интересов настолько широк, что только диву даёшься, как он порой отваживается браться за эти темы – развал колхозов, подкуп на выборах, сталинизм, сирийские мотивы… Тут уж его не с кем сравнивать. Словно ему терять нечего в глазах и мнениях с ним не согласных.

Он не себе – народу даёт выговориться. И меру знает. Душу цепляет, бередит, а грани не переходит. Выручает ирония. Словом, берётся и справляется. Дано ему умение видеть, слышать и честно выразить то, чем и как живёт простой человек. О превратностях судеб, радостях и страданиях земляков он пишет любя и жалеючи, будь то проза или стихи. О братьях наших меньших – тоже слова трогательные находит, словно о людях пишет. А природа у Родина – сама одухотворённость. И я не знаю, чему отдать предпочтение – прозе его или поэзии.

Но, наверное, всё же стихам. В прозе сбивается он порой на газетный стиль – там, где художественное полотно не украшают, а портят цитаты. Некоторые сравнения кочуют по страницам. На поэтическом поле автор более опытен, самобытен. Тут светит ему приветная звезда Рубцова, витает его дух, но не умаляет достоинств самого поэта Родина.

Впрочем, и в прозе он не выглядит эдаким новичком пера. Чего стоит «Суперэлита» – рассказ короткий, как выстрел, но эмоции сродни чеховским или шукшинским.

В поэтическую одежду облёк Родин и «Угадайку-азбуку». Детям по ней можно русским языком овладевать. А в целом творчество Петра Родина учит думать взрослых людей. Учит хорошему. Учит хорошо.

Напоследок стоит упомянуть, что немало стихов и рассказов Родина были опубликованы в «Голосе ветерана». Он узнаваем и любим читателями газеты. Это обстоятельство, рассказывали, тоже сыграло свою роль, когда по совокупности всех заслуг Петру Александровичу присвоили звание почётного гражданина Воскресенского района.

На этот раз мы отправляемся на Ветлугу, в Воскресенское. Здесь живет поэт Петр Александрович Родин. Наши постоянные читатели помнят: мы у него уже бывали. И сейчас для поездки есть повод – у него вышла новая книга стихов «С чистого листа я начинаю…» Поздравляем его с этим событием.
Петр Александрович Родин — член Союза писателей России. Тема его стихов – то, что он видит каждый день. И мы это видим, только стихи рождаются у него.

Дедуля

В деревне глубинной, исконной
Десант новорусский, крутой.
Скупают старинные вещи, иконы —
Для жуликов век золотой.

— Беда, — всполошились старухи, —
Никто не спасет – глухомань.
А морды красны и клешняты
их руки.
Чай, грабить не станут, а,
Мань?

— Все может, подруга, случиться
При этакой жизни клятой.
К Тимохе пойдем-ка с тобой
постучимся:
Мужик, чай, какой-никакой.

Крылечко. Ступеньки. Дедуля,
Знать, счет потерявший
годам.
Свернул с матерком
заскорузлую дулю:
— Шиш Господа Бога продам!

Гоша

В сторожке, на свалке
заброшенной,
За сгнившею городьбой
Ночует собака Гошина
И Гоша, само собой.

Дворняжка ничья,
приблудная.
И Гоша тех же статей.
Харчи и подстилка скудные.
Вот так и живут без затей.

Сидят на бревнышке вечером.
Собака подачки ждет.
А Гоше и дать ей нечего,
Бомжишко тихонько пьет.

Хлебнет да курнет махорочки,
Смакует он алкоголь.
А хлебушка, знать,
ни корочки,
Лишь луковичка да соль.

Судьба, почитай, одна
на двоих.
Живут не разлей вода.
А если один помрет из них,
Другому, считай, беда…

Ручей
За дедовской выделки баней
Чуть слышен мне ропот ручья.
Как сталось, деревня-маманя,
Что ты уж сегодня ничья?

Сиротство избенок последних
Да гробики бань под горой.
Признай: я – законный
наследник.
Мне тайны, деревня, открой.

Когда первоселы явились,
Чем дух укрепляли и плоть,
И где они Богу молились,
И милостив был ли Господь?

Как жали и как молотили,
Как жито несли в закрома?
Как подати Богу платили
Исправно, и мор, и сума?

И кто принесен под молитву
Впервые на старый погост?
Как пращур мой выиграл битву
За новый фамильный
прирост?
Мне песни Руси вековые
Напомнил березовый шум.
Березы, сестрицы родные,
От грустных избавьте-ка дум.
Нет, с пустоши ветру
неймется.
Печаль хоть бадейкою пей.
Нет кузницы, нет и колодца,
И быть уж деревне ничьей.

Не пьется мне здесь,
не поется.
Банешка да робкий ручей…
Деревня ничейной зовется,
И сам я как будто ничей.

Чуть видать с обрыва кромку
леса.
Заметалась по Ветлуге
лихо-весело
В белом танце зимушка-повеса —
Закружила, замела,
закуролесила.

И влечет таинственная сила
Суету унять, зиме довериться.
Отчего душа скорбела-ныла,
Передуется в пурге
да перемелется.

То лишь миг бытия – подарок Бога.
Остается у меня их много ли?
Оценю, быть может, у порога
Пред очами чистыми и строгими

И обрыв, и эту кромку леса,
И пургу, что к ноченьке уляжется.
Пред высокой силою небесной
Дорогим же это все покажется…

Старухи

Старухи по скамейкам сели в ряд.
Тут подкрепиться самая пора,
Узнать, про что в народе говорят.
Не близок путь с родимого крыльца.
Развернут тормозочек-узелок.
Хруст шелухи вареного яйца
Слыхать да заветлужский говорок.
Про то, что Путин вечером сказал,
Что внук пока работу не нашел,
А сколько стоит вылечить глаза,
И дорог ли в аптеке корвалол.
Про то, что все же пенсиямала,
А цены на товары не унять.
С суставами неважные дела —
Заныли к непогодушке опять.
А главной темой этих толковищ
Заботушка – как детушкам помочь.
Та пьет, а тот и гол, и нищ.
И думы тяжелы и день и ночь…

В собесе нынче очередь с утра.
Ты от нее глазами не коси.
Повесить бы здесь вывеску пора:
«Скамейка для спасительниц «Руси».

Я вам, приземленным,
практичным,
Быть может, наивным кажусь.
Не хвастаюсь «баксом» наличным,
В менты и жулье не гожусь.

Не кушаю взглядом начальство,
Пред публикой не суечусь,
Пытаюсь бороться с нахальством,
Скорее, пока что – учусь.

Пытаюсь пресечь суесловье
В стихах и беседе любой.
Мечтаю блатное сословье
Строкой повести на убой.

Пишу, сомневаюсь, мечтаю,
Как будто и дел других нет.
Поэтов у нас не читают.
Читайте, пока не поэт.

• Next Article >

27 января в Центральной районной библиотеке состоялась встреча поэтов и литераторов. Поводом встречи на этот раз стало рождение нового сборника стихов Петра Александровича Родина – поэта из соседнего Воскресенского района. Название сборника «С чистого листа» символизирует, видимо, начало какого-то важного периода в жизни поэта. И не удивительно. Недавно стихи Петра Александровича были оценены Союзом писателей, и поэт был принят в его состав. Это важное событие и повлекло рождение нового сборника, к которому на протяжении всей двухчасовой встречи было приковано внимание слушателей.

Не лишним будет напомнить, что Петр Александрович Родин – хорошо известный на своей родине поэт, по специальности – учитель химии и биологии, а также экономист. Кроме этого, он является уважаемым Главой местного самоуправления в Воскресенском районе. Подобное совмещение интересов и должности делает общение с этим человеком еще более интересным и необычным.

Встреча была наполнена не одними только стихами, но и песнями в замечательном исполнении Александра Андреевича – полковника милиции в отставке, который много лет возглавлял Отдел внутренних дел по Воскресенскому району. Ловко перебирая струны гитары, Александр Андреевич исполнил хорошо известные и многими любимые песни на стихи В.С. Высоцкого – «Дорожная», «На нейтральной полосе». Также прозвучало несколько песен на стихи самого виновника встречи – Петра Родина – «Воскресенская», «Афганистан», музыку для которых сочинила Н.В. Райкова.
Встреча, наполненная рифмами, проходила в тёплой обстановке. Домашний уют и атмосфера библиотеки, источающая запах книг, располагали к общению.

Начало встречи было положено стихами Петра Родина, посвященными В.С. Высоцкому, который сыграл немалую роль в творчестве поэта. Затем прозвучало стихотворение поэта, которое у многих присутствующих вызвало бурю эмоций. Это произведение было посвящено отцу известного всем героя Александра Перова, погибшего при освобождении бесланских школьников от террористов, и выражало скорбь о потере сына и невозможности испытать снова радость от общения с ним. Это произведение не вошло в книгу Петра Родина, но поэт обещал доработать его и включить в следующий свой сборник.

Кроме произведений, посвященных любви, родному краю, осенней тематике, гости встречи услышали несколько юмористических произведений на разные темы и серьёзных сочинений о социальных проблемах современного общества. Особенно тронуло сердце стихотворение «Приют» о «рождённых и забытых» детях-сиротах и стихотворение «Памятник», в котором поэт раскрыл проблему отношения к войне и победе, уважения памяти погибшего солдата и боль за недостаточное воспитание этих чувств. Также тронуло глубинные чувства стихотворение «Новый век», в котором поэт со скорбью признаёт, что на Руси «русского не остаётся», и произведение, посвящённое брату «Прощание славянки», в каждой строке которого, чувствовалась боль утраты близкого человека.

Все произведения Петра Родина имеют глубокий смысл и проникают в суть той проблемы, о которой размышляет поэт, независимо от стиля, которым написано это произведение. Разбавило обстановку серьёзности шуточные стихотворения поэта «Что имеем – не храним» о проблеме пьянства в нашей стране, и несколько частушек, посвящённых свадебному ритуалу, вошедших в представленный сборник.

В заключение первого часа общения слушателям была предоставлена возможность задать волнующие их вопросы и поблагодарить поэта за замечательные стихи. Присутствующие поэты, отдающие предпочтение любовной лирике, попросили Петра Родина прочитать несколько стихотворений, посвященных любви. Поэтом по просьбе слушателей было прочитано шуточное стихотворение «Он и она» о любви двух людей, не отказывающих себе в удовольствии выпить, а также произведение «Верба», в котором поэт сравнивает вкус любви с горьковатым запахом вербы «Словно веточка вербы с мороза на вкус горьковата любовь…»

Некоторые присутствующие слушатели задали вопрос, как можно приобрести сборник «С чистого листа». К сожалению, книг было не так много, но поэт не смог удержаться и подарил их тем, кто особенно желал иметь этот сборник в своей личной библиотеке и не постеснялся обратиться с этой просьбой. Несколько книг было подарено известным в нашем районе людям. Но наибольшее количество досталось в пользование Центральной районной библиотеке.

Теперь все желающие имеют прекрасную возможность познакомиться с творчеством поэта Воскресенского района Петра Родина и отдохнуть душой, под музыку рифмы, льющейся из самого сердца талантливого человека.

РОДИН ПЕТР ВЛАДИМИРОВИЧ, рядовой. Род. в 1907 в с. Баклуши Доволенского р-на Новосибирской обл. Призван Доволенским РВК. Пропал без вести в декабре 1942.

РОДИН ПЕТР ВЛАДИМИРОВИЧ, рядовой. Род. в 1919 в Мордовии. Призван Каргатским РВК Новосибирской обл. Пропал без вести в декабре 1942.

РОДИН ПЕТР ЕВГРАФОВИЧ, рядовой. Род. в 1903 в Куйбышевской обл. Призван Заельцовским РВК Новосибирска. Пропал без вести в ноябре 1941.

РОДИН ПЕТР ЕГОРОВИЧ. Род. в 1919 в с. Бобровка Сузунского р-на Новосибирской обл. Призван Сузунским РВК в ноябре 1940. Погиб в сентябре 1944 в г. Бресте.

РОДИН ПЕТР ИВАНОВИЧ, рядовой. Род. в 1925 в г. Кемерово. Призван Кировским РВК Новосибирска. 994 сп 286 сд. Погиб 12 июля 1944.

РОДИН ПЕТР КУЗЬМИЧ, рядовой. Призван Желез подорожным РВК Новосибирска. Пропал без вести в январе 1945.

РОДИН СТЕПАН ИВАНОВИЧ, рядовой. Род. в 1913 в с. Мамонове Масляниского р-на Новосибирской обл. Призван Маслянинским РВК в августе 1941. 28 гв. сп 10 гв. сд. Погиб 30 апреля 1942. Похоронен в Кольском р-не Мурманской обл.

РОДИН ФЕДОР ПЕТРОВИЧ, рядовой. Род. в 1910 в с. Старогутове Тогучииского р-на Новосибирской обл. Призван Тогучипским РВК 7 июля 1941. Пропал без вести в ноябре 1941.

РОДИН ФЕДОР СЕРГЕЕВИЧ, рядовой. Род. в 1914 в Рязанской обл. Призван Центральным РВК Новосибирска. 4 осб 848 осбр. Погиб 13 августа 1942. Похоронен в Семилукском р-не Воронежской обл.

РОДИН ЯКОВ ПРОКОПЬЕВИЧ, ст. ст. Род. в 1917 в Пензенской обл. Призван Кировским РВК Новосибирска 22 сентября 1941. П/п 2190. Пропал без вести в марте 1943.

РОДИНКОВ ИВАН АФАНАСЬЕВИЧ, рядовой. Род. в 1895 в г. Новосибирске. Призван Новосибирским ГВК. 1062 сп 281 сд. Погиб 24 января 1944. Похоронен в Лужском р-не Ленинградской обл.

РОДИОНОВ АЛЕКСАНДР ДМИТРИЕВИЧ, рядовой. Род. в 1917 в Тверской обл. Призван Колыванским РВК Новосибирской обл. 4 гв. тбр. Пропал без вести 1 февраля 1943.

РОДИОНОВ АЛЕКСАНДР ДМИТРИЕВИЧ, с-т. Род. в 1919 в г. Черепаново Новосибирской обл. Призван Черепановским РВК в 1940. Пропал без вести в сентябре 1941.

РОДИОНОВ АЛЕКСАНДР КИРИЛЛОВИЧ, рядовой. Род. в 1920 в с. Орловка Чулымскского р-на Новосибирской обл. Призван Чулымским РВК в 1940. 8 ремвосст. б. Пропал без вести 12 октября 1941.

РОДИОНОВ АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ, рядовой. Род. в 1923 в с. Антошки не Куйбышевского р-на Новосибирской обл. Призван Чановским РВК Новосибирской обл. Пропал без вести 15 декабря 1941.

Воскресенье

Позднее, уже будучи взрослым и седым, вспоминал он этот тихий воскресный вечер с такими родными отзвуками голосов хозяек, манящих коров и овец, с успокаивающей перекличкой кукушек из ближнего перелеска и с волнующими всплесками со стороны Ветлуги.
Вспоминал и осознавал, что именно тогда, куда- то в туман над рекой отчётливым эхом улетело его детство. … День начала войны Енька запомнил во всех подробностях. Воскресенье. Жара. Деревенская ребятня с полудня сыпанула с высокого угора к ласковой водице Ветлуги. Как стайка воробьёв, плескались в обмелевших песчаных залоинах щербачихинские мальчишки и девчонки.

Отполированная талой водой сосна на берегу была придорожным местом отдыха. Уселись на на неё возвращавшиеся с базара асташихинские мужики, задымили самокрутками, и что-то в их поведении привлекло внимание ребятишек. Облепили они крепко пахнущую самосадом да бражкой компанию и притихли.

Вишь, не сдержал слово германец, напал-таки на Советский Союз,

Видимо, не впервой разъяснял больше сам себе, чем окружающим, бородатый дядька в смятом картузе. Слышали мужики в Воскресенском о начале войны.

Война! Это слово, будто обалдевшая от жары ворона, облетело всё Поветлужье, и каждый думал о том, что будет с ним и с его близкими людьми. В биографии каждого человека это « Ой!» в слове «война» ойкнулось не одинаково больно, но тревогу, уязвимость и просто страх перед чем-то уже неотвратимым и грозным ощутили все.
Так бывает, когда в летний безветренный день, в самую жару – упёку, чувство неясной тревоги овладевает большинством людей. И лишь через час, а то и более вдруг потянет свежий ветерок, а навстречу ему из-за реки грозно, величаво и неостановимо надвигается грузная, в полнеба тучища с белёсыми барашками по окоёму. Ветерок мигом превращается в вихрь и ураган, и такими маленькими и жалкими кажутся и избы, и пожарная каланча,и даже возвышающийся над всей
округой купол будилихинской церкви.

Пока пацаны бежали до деревни, пару раз останавливались и яростно спорили меж собой. Братья Угаровы даже маленько подрались из- за того, кто будет побеждён Сталиным к тому воскресенью. Бориска, шустрый и задиристый, вместе с подзатыльником вбивал в неровно стриженную крупную Федькину голову: « Говорю тебе, Гитлер, Гитлер этого главного гада- немца зовут. А ты, Федя – бредя, Гильтером его кличешь. А у нас, запомни: Будённый – самый главный маршал, а не Ворошилов. Вот он и поведёт Красну Армию, да так саблями да пулемётами вмажет (Бориска употребил крепкое отцовское словцо) , что будут эти немцы дристать до самого главного ихнего города Берлина " . После этого наставления без остановки добежали до сельсовета. Сообщение из района там уже приняли и послали нарочных разносить повестки.

Прибежав с реки, Енька Топанов без слов понял, что мать знала о начале войны. Она сидела в переднем углу, сложив тяжёлые руки на столешнице Восьмилетняя сестрёнка Нинка и трёхлеток Леонид прижимались к ней. Отца и старшего брата дома не было. « Мам, война началась, и ещё есть охота», - выпалил Енька. Мать провела ладонью по его светлым от рождения и от солнца волосёнкам и удивилась количеству песка в них. Песок был и в ушах и даже, как на полочках, присох на выщелкнувшихся по- цыплячьи ключицах и рёбрах. « Поди, сынок, сполоснись у бочки, а поедим, когда отец с Павлушкой придут» , -тихо проговорила она. Вскоре зашли в избу отец и четырнадцатилетний брат Павел. Немногословный, невысокого роста, но крепкого сложения, младший командир ещё гражданской, Семён Топанов не понаслышке знал, что такое есть она-война

Настороженно и тихо было за скудным ужином из пустой похлёбки с хлебом да зелёным луком, намятом в плошке с солью до зелёной жижицы. В окошко постучал сосед Василий Крохин:

Слышь, Семён, Павлу Воробьёву на завтра повестку подали.

Неужто уж завтра и отправка? – отложив ложку, переспросил Топанов.

Да не говори, Марья ревёт, сумку собирает.

Да ещё председатель колхоза Мушников добровольцем записался. Выйди,чай, на крыльцо, покурим.

Отец вышел из-за стола, и ещё долго мужики у избы о чём -то тихо говорили.
Наутро всей деревней провожали на фронт Павла Воробьёва. Накануне Еньке представлялось это совсем не так. Ведь отправляли первых из деревни будущих победителей того самого Гитлера, который посмел напасть на могучий Советский Союз, на родную Щербачиху. Как тут обойтись без духового оркестра, который слышал он разок в Воскресенском, когда брал его с собой отец на годовщину революции? Значимость этого момента никак не совпадала в Енькином представлении с реальностью. Чтобы проводить дядю Пашу до райцентра, запрягли правда лучшую колхозную лошадку – Орлика, но в обыкновенную скрипучую телегу. А доброволец Иван Мушников, тот ещё раньше уехал.

Сам новобранец был не очень –то весёлым, а ребятишки его, две девчонки и пацан Колька, сидели по такому случаю в передке и плакали, кто тихо, кто в голос, размазывая слёзы по одинаковым конопатым мордашкам. Одет Павел Воробьёв был в куцый пиджачишко, на голове – помятая кепка, которую он снял у крайней избы, и поклонился всем провожающим. В толпе послышались негромкие всхлипы и причитания баб. Так вступила в войну деревня Щербачиха.

Проводы

Потом были проводы отца. Повестку ему подали седьмого августа. Вечером вся семья раньше обычного собралась на ужин. Молчали. Что-то тихо говорила мать. Отец перечислил дела, которые не успевал завершить.

– Береги, прошу, Александра, ребятишек. А того, что под сердцем, назови Васяткой, если сын, и Анной, если девчонка родится.-

Отец впервые при всех обнял мать, и у той враз навернулись на глаза слёзы усталости и смущения вперемешку со страхом за ещё одну, зародившуюся в ней жизнь. Провожали кормильца на другой день до военкомата всей семьёй. Отправляли большую партию мужиков. Пока отец прощался с домочадцами, в полуторке все места заняли. Да и места-то были на полу кузова. Соломы даже постелено не было.
Уцепился Семён Топанов за борт и втиснулся кое-как в уголке. В этот момент ветром сорвало с его головы кепку, а грузовик тронулся. И так стало Еньке больно и обидно за отца, что сердчишко его затрепетало, как птичка в силке. « Убьют ведь, убьют, если так без кепки и уедет», -- подумалось парнишке, и он со всех ног, босых, посечённых цыпками, бросился по горячей пыли догонять машину. И столько в этом порыве было отчаянья, что не вытерпел кто-то из парней постарше, выхватил из руки упавшего Еньки кепку и, пока полуторка переваливалась по ухабам, изловчился и бросил её в кузов.
К осени меньше стало разговоров про скорую победу. Всё чаще разносил почтальон конверты с чёрными вестями, но от отца письма приходили исправно. В начале сорок второго года семья Топановых пополнилась ещё одним полноправным мужчинкой: народился Василий. . .

В послевоенной статистике, касаемой и Енькиной деревни Щербачихи, каких в Союзе были тысячи, и его лично с миллионами сверстников, допущена и до сих пор не исправлена грубейшая ошибка. Их война осталась неучтённой в полной мере, растворилась в оспариваемой оппонентами цифири. Он ещё успеет побывать и на взаправдашной войне, очень даже натуральной и реальной, с погибшими и ранеными, со стрельбой и засадами. А сейчас, когда семья проводила на фронт отца и в тряской телеге возвращалась в деревню, в свои десять лет он прибывал на место настоящих, не киношных и не книжных свершений в своей первой войне …
Кормильцы

Енька, гляди- ка, флаг, знать, подняли! Кончай работу! -- Толька Воробьёв, тринадцатилетний мальчишка из Щербачихи, уставший до отупения переволакивать плуг по бороздам среднего будилихинского поля до рези в глазах вглядывался в сторону колхозных построек.

– Да где ты видишь? Это сучок тополиный у вашей избы. Рано ещё, солнышко -то вон оно ещё где - , неторопливо, совсем по- мужицки разъяснял напарник.

Пока на конном дворе в девять часов вечера на сосновой жерди конюх Александра Весёлкина не поднимет лоскут красного ситца, из поля не вздумай являться – взбучку получишь и трудодня лишат. Впервые за их три военные сезона полевых работ запрягли пахари в плуги лошадок. Лошадь для деревенского мужика испокон веков – главная тягловая сила и помощница во всех делах. И через десятки лет сохранились в памяти ездовых их клички и повадки. Позднее, уже уходя в армию, всё же забежал Енька на конный двор и угостил своего друга Догоняя, крупного, покладистого, серого, в почти идеально круглых яблоках жеребца, подсолённой корочкой хлебца.
Но это будет после, а до этого был бык Мишка и старая коняга Васька. В сорок втором году пригнали в колхоз партию скота с захваченных немцами территорий. Где топтали землицу эти быки, телята да овцы,кто их обихаживал, мало кто из местных и знал. Многим запомнился крупный, мышиной масти бык. Не зная клички, нарекли его деревенские Мишкой. Испытали его в переделанной лошадиной упряжи, и потащила скотинка и лошадиную телегу, и сани с сеном да брёвнами, и плуг, и сеялку, и двухколёсную бричку с коробом для навоза. Уже в первый год стал Мишка известным на всю округу. В районной газете « Голос колхозника» появилась заметка о том,что одиннадцатилетний Женя Топанов, приучивший к работе в упряжке быка Мишку, выполнил норму на вывозке навоза на сто двадцать три процента, а его напарник Илья Воробьёв на быке по кличке Юрка - на сто десять процентов.
Мишкину неторопливость можно было принять за обычную бычью лень и упрямство. Но это, похоже, была защитная реакция на непосильные (если спешить) тягловые усилия. Замечал его первый ездовой что с тока до амбара с тележным и дышловым скрипом тащил бычина до девятисот килограммов гороха в мешках. Лошадь везёт грудью, а бык плечами и холкой. Если тяжеловато, Мишка сгибал передние ноги в коленях, помыкивал и надрывно дышал, едва не упираясь окольцованной мордой в дорогу. Многие знают поговорку про закон и дышло, но мало кто помнит, что это за дышло такое. А это всего -то - два деревянных бруска. Один на шее у быка, другой на холке. А дышлом назвали потому, наверное, что дышать в этой упряжи приходится глубоко и прерывисто из- за пошаговых усилий. Судьба Мишкина сложилась так, что уже после войны, как говорили деревенские, « порвал он становую жилу.» Проще говоря, недоглядел какой-то нерадивый ездовой, перегрузил лишку, и надорвалась скотинка.

Енькин дед, Севиров Василий Павлович,справный, мастеровитый хозяин даже по деревенским придирчивым меркам, на ногу был с детства хроменьким. Печником был замечательным, а также шорником и сапожником. Нарасхват был он, особенно в военную пору. Из других деревень люди, бывало, приезжали: «Дядя Вась, чай, не откажи, поедем к нам. Печку надо бы переложить да сбрую на конном дворе поправить» И, собрав свой именной инструмент, отправлялся дед Василий русские печки класть да хомуты- седёлки ушивать. Внуку любимому сапоги хромовые стачал, так выходил Енька в них только по большим праздникам. Вот и для эвакуированного быка приспособил дед сбрую. Разрезал да поушил лошадиные хомутины так, что можно было надевать их не через голову, а через шею быка, минуя рога.

Ездовой - должность в колхозе что ни на есть самая важная и необходимая. Лошади в деревне были незаменимыми. Да только забрали в первый же месяц войны их,самых ходовых, для нужд фронта. Остались только пара хворых да три жеребёнка на весь Щербачихинский колхоз « Красный водник» . Что касается слова « красный» , то тут всё ясно – сама эпоха была до багровости красной. А «водник» – от того, что избы деревенские уселись в три рядочка по самому угору реки Ветлуги. Многие мужики механиками, лоцманами и капитанами при местном пароходстве состояли. Им и жалование деньгами давали, и пенсия от государства, хоть небольшая, да причиталась. Не то что в колхозе, хоть и назывался он «водником» из-за этих самых пароходных должностей. Вот и пришлось осваивать «бычью азбуку» Женьке Топанову, Илюшке да Толику Воробьёвым, Серёжке да Федёнке Угаровым - двенадцатилетним мальчишкам военной поры.
Худо-бедно, но эти быки – Мишка, Юрка, Сударь и другие - избавили стариков, женщин и детей от нужды самим впрягаться в плуги да бороны, как например, в соседней деревне Будилихе. Там человек пять бабёнок впрягались в лямку плуга а, старичок или парнишка его направляли. Так вот и пахали.

Перед посевной собиралось правление колхоза. На нём и закреплялись лошади за ездовыми. В тринадцать лет Еньке стали доверять лучшую из оставшихся в деревне - жеребца Догоняя. Умная была животина. Вот с ней и довелось освоить одиннадцатирядную сеялку.
В четыре часа утра в посевную ездовые должны были быть на конном дворе. День делился на три уповода С четырёх утра работали до десяти. Потом час лошадей кормили, клевер резаный с собой брали. Сами под телегами отдыхали. В обед на отдых и кормёжку лошадей два часа полагалось. После обеда работали до девяти часов. Без флага из поля не уезжали, лошадей не распрягали. До посева надо ещё вспахать полюшко да почву подготовить. Отрез плуга задаёт борозде направление, полосу прорезает. За ним уже лемех и отвал землю поднимают да переворачивают. Хватаешься за дышло, направляешь да заглубляешь плуг в борозду.
Было дело, оконфузился разок Енька. Поработали до обеда. После быка доверило ему тогда правление Ваську, старого, с выступающими из- под кожи моклоками мерина. И с непривычки устал ездовой до мушек в глазах. Поднимая и заглубляя плуг, переволакивая его из борозды в борозду, часто тыкался подбородком в жёсткую ребристость дышла. До дому- то добрёл пахарь, а в сенцах упал без памяти – живот скрутило, и свет в глазах померк. После обеда бригадир в окошко стучит:
- Александра, Енька где, спит что -ли? Люди-то в поле уже, а его нет!

Да иди, погляди, вон валяется, на ноги встать не может,- с досадой и

Слезами в голосе проговорила мать, хлопнув створкой окна. Потом раздобыла кружку козьего молока, отпоила сына, и через час – полтора был Енька в поле, где на меже у берёзки ждал его, понурив голову, верный и покорный Васька. С тех пор запомнилась припевочка:

Под окном собака лает, не собака – бригадир.
Выходи-ка на работу, а то хлеба не дадим…

А ещё этот день памятен галчонком, который из гнезда выпал. Решил Еньку проверить сам председатель. Дело уже к вечеру было. Фронтовик, домой по ранению вернувшийся тогда « Красным водником» командовал. Увидел издалека, что стоит Енькин Васька сам по себе среди берёзок, а ездового рядом не видать.
– «Енька! Енька! – закричал, заругался председатель. – Спишь что ли? Вот найду да кнутом попотчую!»

А пахарь поймал в кустах галчонка - слётка с пораненными ногами и пытался покормить его кусочками хлебного мякиша. Послюнявит крошку и пропихивает птенцу под розовый язычок тоненькой былинкой. Да что-то плохо получалось: не глотал галчонок хлебушек. При таком вот несерьёзном занятии и застал Еньку Фёдор Кондратьич. Наказывать не стал. Только отвернулся, здоровой рукой дал в сердцах отмашку и велел отправляться на конный двор.

На угоре

« На угоре две сосёнки, как сестрёнки две стоят,
Мало ли чего в деревне про меня наговорят»,

Заводила частушки - припевки старшая из сестёр Угаровых, Галинка –худенькая, рыженькая девчушка, которой этой весной минуло пятнадцать лет. Как ни тяжелы и тревожны были вести с фронта,как ни изнурительна работа в колхозе и дома, ей и её ровесницам хотелось в чистеньких цветастых сарафанчиках выйти на люди, спеть озорную частушку, сплясать под иногда смущёнными, а иногда и нагловатыми « стрелялками - поглядами» парней и мальчишек.

Молодая щербачихинская поросль вечерами по праздникам да и в будни частенько собиралась на излюбленном местечке угора. От грубо сколоченной лавочки вела вниз к Ветлуге хорошо наезженная дорога, которая плутала потом в густом разнотравье и жирной осоке заливного луга. И в воде и на берегу выставлял свои коричневые увесистые початки до кружи в голове пахучий камыш. По мнению местных пацанов, как раз из камышин, упругих и блестящих на солнце, лучше всего можно изготовить почти как настоящие сабли и копья и сражаться до полной победы со всякими разными беляками и фашистами. Разлетающийся от початка пух был похож на облачко от разрыва снаряда.
Отсюда вечерами, когда туман постепенно заволакивал угор и опускался к воде, к ярко- жёлтым кувшинкам, можно было слышать частые речные всплески. Они были так волнующе близки и соблазнительны, что казалось, скатись с угора, добеги до берега и с любой кочки хватай крупнущих щук и окуней голыми руками. Не зря же и сама деревня была названа Щербачихой.
А ещё, с этого заветного места примерно в одно и то же время можно было слышать кукушек. Их было две – дальняя и ближняя. Когда начинала отсчёт та или другая, ребячья гульба затихала, какой бы гвалт и ни царил на угоре. Под чёткие и сочные, по форме, казалось, идеально круглые, эти « ку –ку» загадывалось разное. Но больше не о том, сколько лет жить, а про судьбу отца, брата, про свадьбу, далёкую или близкую, и про « любит – не любит» , конечно же …
-Енька, а Еньк, ну подыграй, мы спляшем,- не терпелось девчонкам.

И Енька, первый парень на деревне, привычно пристраивал на руках балалайку и, как мог, выдавал плясовую. Тут уж припевочки сыпались,как ягоды из туеска. И про колхоз:

Всем колхозом купим козу,
Бригадир будет доить,
Председателя с похмелья
Молоком будем поить.

И про милого, которому в армию скоро отправляться:

Милый, в армию поедешь,
Не вставай на тормоза.
А то скоро позабудешь
Мои серые глаза.

Ну и, конечно, про любовь и замужество:

Милый Коля дрова колет,
Я полененку кладу.
Неужели, милый Коля,
За тебя не попаду?

Так случилось, что не было в деревне гармони.Точнее, была в одном доме, да за неимением гармониста на ней никто не играл. А вот Енькина балалайка была нарасхват и летом на угоре, и на зимних посиделках. Перед уходом в армию он неожиданно для многих прилюдно разбил любимый инструмент в щепки, с размаху ударив об пенёк. Может быть, надоело исполнять заявки, а может, так прощался Енька со всеми колхозными делами да невесёлым детством …

« Родная деревня была родной без всяких преувеличений. Даже самый злобный отступник или забулдыжник, волей судьбы угодивший куда – нибудь за тридевять земель, стремился домой. Он знал, что в своей деревне он найдёт и сочувствие,и понимание, и прощение» (В. Белов)

В сорок третьем году подоспела очередь отправляться на войну Павлухе. Было это в октябре, в распутицу. Первый снежок только выпал, и накануне отправки Енька ещё прикидывал, на чём довезти брата до райцентра: на санях или на телеге. Месяца не хватало призывнику до семнадцати лет.
Не было уже каких- то организованных проводов. Люди, кажется, стали бояться соприкасаться с самой темой войны, но она всё же доставала всех и каждого. Обнялись братья, и в этот миг, наверное, впервые назвал старший младшего полным именем:
- Ну, Евгений, теперь ты остаёшься за старшего, за главу семьи. Берегите с матерью младшеньких. Совсем, как у отца получилось, по –взрослому. Енька только сейчас осознал в полной мере близость и жестокость того, что вбирало в себя само слово – война. Собрала мать котомку. Кроме белья положила хлеба краюху, картошки да с пяток яиц. Записку с номером полевой почты отца запрятал призывник в нагрудный карман, и по кочковатой дороге доставил его младший брат на любимом Догоняе до Воскресенского военкомата. А в деревенском фронте и на завтрашний день и, как оказалось, на будущие сражения образовалась ничем не восполнимая брешь. Так распорядилась судьба: не было обратной дороги у Павла Топанова домой, под родительский кров, погиб он в сорок четвёртом году, подорвавшись на мине.

Мельница

«ДрапачИ»-так назывались деревянные бороны. Рама из брусков да зубья с лопатками - вот и вся нехитрая конструкция. Боронили босиком – землица после вспашки была уже тёплая. Налипла земля на зубья

– Стой, Сударь, лопатки чистить надо,

Крикнул Енька, натянул вожжи,и покорный его воле крупный бычина неохотно остановился. Овод его замучил. Крупные и злобные слепни кусали толстую шкуру в местах, недоступных хвосту, рогам и морде, и в эту секунду бык вздрагивал всей тушей, прибавлял ходу и отчаянно, как плёткой, махал куцым хвостом. Ездовой поднял угол бороны и палкой стал ошибать комья налипшей почвы с зубьев. Очередной слепень заставил быка дёрнуться, и зуб бороны глубоко продрал Енькину ногу.
Из больницы вызвали фельдшера, но раненый спрятался от него в старой риге и лепил к ноге лопухи конского щавеля да подорожника, обрызганные мочой. После, когда нога немного зажила, он трогал обнажившиеся белые нити сухожилий и с интересом наблюдал, как реагируют – сгибаются и разгибаются - пальцы. «Если пальцы работают, значит, всё и так заживёт», - поставил сам себе диагноз Енька. Но от матери взбучку за то, что от фельдшера спрятался, всё- таки получил.

Тревожно было Топановым осенью сорок третьего года, когда провожали на фронт Павла. Что будет с ним? А беда уже будто чёрным, как изнанка одного на всех полушубка, облаком опустилась уже на крышу их избы, где- то рядом с печной трубой. Мать каждый день с трепетом сердечным и ждала почтальонку Симу, и боялась встречи с ней. Шёл третий месяц, как перестали получать письма от отца. А до этого весточки от него приходили регулярно. Короткие записки штамповались полевой почтой где- то в окопах и блиндажах под Москвой. Потом сержант Топанов был дважды ранен. Письма приходили из госпиталей, Подольского и Раменского. А тут как обрезало. Енька хорошо запомнил строчки последнего его письма
: «Два раза ранило, да не убило. Говорят, два не без трёх. На третий раз либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Номер полевой почты сменился. Находимся на переформировании. Направляют на другой фронт. Готовимся к наступлению» .
И всё. Не было больше писем. Мать забила тревогу. Помогли в сельсовете написать запрос о судьбе бойца командиру части. Получили ответ, в котором сообщалось, что в бою с немецко – фашистскими захватчиками такого -то числа, сентября месяца тысяча девятьсот сорок третьего года боец, сержант Топанов Семён Иванович, был тяжело ранен. Отправлен в госпиталь на излечение. Адреса госпиталя указано не было. Позднее окольными путями Александра Васильевна и дети узнали, что до госпиталя поезд раненых не доставил: попал под жестокую бомбёжку … В официальном извещении, дающем всё же право на пособие, значилось: « Пропал без вести»…

Вспоминая отца, Енька ещё долго считал себя виновным в его гибели. Ведь если бы тогда, на проводах, он сам сумел догнать полуторку, передать отцу его старенькую, с высветленным от пота ободком кепку, тот бы остался жив. Так тогда загадал сын и долго мучился потом надуманной виной, прокручивая в памяти эпизод с кепкой …

Последняя военная зима на прокорм оказалась тяжеловатой. Именно в эту зиму никак не смогли Енька с матерью удержать Нинушку от походов с соседской девчонкой за хлебцем – Христа ради в соседнюю деревню Асташиху. Зато колхоз « Красный Водник» рассчитался с государством по всем обязательным и добровольным поставкам, встречным планам и даже сбору тёплых вещей для фронта. Засыпаны были семена на посев и в страховой фонд. И удалось правлению выделить немного пшеницы на трудодень. А десятого декабря в Щербачихе праздник престольный - Знаменье. Вот к нему и надо было смолоть зерно, хлеба настоящего испечь. Была при колхозе ветряная мельница. Но тут, как назло, – безветрие.

Собрались бабы – соседки на Усту, на Бадуеву мельницу. Собрала мать и Еньку, сама на хозяйстве да с ребятишками осталась. Приладили они на салазки зерно в мешке. Килограммов двадцать и было всего-то. Взялся сын за верёвку, и заскользили саночки по свежему снежку да по льду через Ветлугу. Пришли на мельницу. Встали в очередь, а она длиннющая. Бабы и мужики со всей округи из-за места скандалят, едва не дерутся. Мельница имела три пОстава – жёрнова. На одном зерно мололи, а на двух – очистки картофельные вместе с жёлудями да клеверными головками. Сидел Енька, укутавшись в шубнячишко отцовский, на санках всю ночь – боялся, что зерно украдут. Еды с собой не взяли, думали одним днём управиться. Смололи ночью зерно, а наутро в обратный путь отправились. А идти от Белоусова лесом к старому прокопу, из него – на Ветлугу, а там уж и в гору, к деревне.

Енька, не отставай, а то тут, на дороге, и замёрзнешь!

Торопила тётка Клава, - соседка и как могла, помогала везти санки,. Попойдут да посидят молольщики. Надо было там, на мельнице, размешать в воде пару ложек той же муки да подкрепиться. А так не идут ноги у Еньки, и всё тут. «Только бы на Ветлугу выйти, а там, может быть, кто-нибудь на лошади по дороге попадётся, подвезут», -- со слабой надеждой всё повторял он про себя. Вышли на Ветлугу. Вконец обессилевший парнишка, наказал соседке, чтобы мать навстречу послала. Захватила Александра лепешку картофельную и поспешила выручать кормильца. Вдвоём они доставили поклажу до избы, и испекла всё же на Знаменье мать настоящий хлеб, да ещё с добавкой мучки пшеничной..

День Победы

В день Победы с утра пахали в среднем поле. В ту весну пятнадцатый год Еньке пошёл, и были они со сверстниками уже коренными колхозниками.

«Не даст ли Бог дождичка? Не уродится ли поспать?»-

Такая вот поговорка была у них тогда в ходу. И дал Бог, и уродилось – пошёл спорый тёплый дождь.
– Давайте-ка, мужики, распрягать да по домам, а то плечи у лошадей собьём,-

Скомандовал Енька. Приехали к конному двору. И как раз к обеду сообщили о победе. Фёдор Кондратьевич Дубровин собрал колхозников,сам сказал какие- то слова и предложил отметить это долгожданное и выстраданное событие. А отметить оказалось и не на что: в кассе колхозной – ни копеечки
.
- Ольга Васильевна, -обратился председатель к счетоводу, - чай, сходи, попроси взаймы у Насти Рыбаковой по такому случаю-.

И сходили, и взяли взаймы, и сгоняли до Русенихи в магазин. Были песни и слёзы. Были вой и истерика тётки Зои Малухиной, получившей накануне похоронку на мужа, заглушённые полустаканом настоящей казённой водки. И было у взрослых только одно сомнение, как её наливать Еньке и его команде: по полной или половинной норме. Решили - по полной.

В восемнадцать лет Енька стал бригадиром Щербачихинской бригады объединённого колхоза « Красный строитель». Было два колхоза,
« Красный водник» и русенихинский « Строитель Коммунизма», их и объединили в один. После долгих споров назвали новое хозяйство « Красный строитель « , чтобы никому не было обидно. Как же теперь называть Еньку Енькой? Избранный народом бригадир всё- таки. Настало время познакомиться с Евгением Семёновичем …
- Дорогие товарищи! Земляки! От имени участников войны и тружеников тыла поздравляю всех с дорогим нам праздником – Днём Победы « , - обращался к тысячной толпе, на поселковой площади с, высокой украшеной разноцветными шарами и российским триколором трибуны, невысокий седой старик. На этот раз девятого мая был солнечный день
Да, да. – Это был он, тот самый Енька, а сейчас –ветеран Великой Отечественной войны и труженик тыла Евгений Семёнович Топанов. В год семидесетилетия Победы ему, участнику ликвидации бандитского нацподполья в Прибалтике, исполнилось восемьдесят четыре года. Бывший начальник местного отдела милиции, он награждён боевым орденом и медалями.

Было жарко. Солнце слепило глаза. Ветерок с Ветлуги растрепал его седую шевелюру. Вдруг голос оратора осёкся и он почти на полминуты замолчал, справляясь с волнением. И кто знает, что припомнилось Евгению Семёновичу в этот момент? Может быть боевой эпизод, а может всё- таки, родная деревенька Щербачиха. ---------------