Рыбаков неизвестный солдат читать краткое содержание. Анатолий Рыбаков: Неизвестный солдат

Анатолий Рыбаков

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ

В детстве я каждое лето ездил в маленький городок Корюков, к дедушке. Мы ходили с ним купаться на Корюковку, неширокую, быструю и глубокую речку в трех километрах от города. Мы раздевались на пригорке, покрытом редкой, желтой, примятой травой. Из совхозной конюшни доносился терпкий, приятный запах лошадей. Слышалось перестукивание копыт по деревянному настилу. Дедушка загонял коня в воду и плыл рядом с ним, ухватившись за гриву. Его крупная голова, со слипшимися на лбу мокрыми волосами, с черной цыганской бородой, мелькала в белой пене маленького буруна, рядом с дико косящим конским глазом. Так, наверно, переправлялись через реки печенеги.

Я единственный внук, и дедушка меня любит. Я его тоже очень люблю. Он осенил мое детство добрыми воспоминаниями. Они до сих пор волнуют и трогают меня. Даже сейчас, когда он прикасается ко мне своей широкой, сильной рукой, у меня щемит сердце.

Я приехал в Корюков двадцатого августа, после заключительного экзамена. Опять получил четверку. Стало очевидно, что в университет я не поступлю.

Дедушка ожидал меня на перроне. Такой, каким я оставил его пять дет назад, когда в последний раз был в Корюкове. Его короткая густая борода слегка поседела, но широкоскулое Лицо было по-прежнему мраморно-белое, и карие глаза такие же живые, как и раньше. Все тот же вытертый темный костюм с брюками, заправленными в сапоги. В сапогах он ходил и зимой и летом. Когда-то он учил меня надевать портянки. Ловким движением закручивал портянку, любовался своей работой. Патом натягивал сапог, морщась не оттого, что сапог жал, а от удовольствия, что он так ладно сидит на ноге.

С ощущением, будто я исполняю комический цирковой номер, я взобрался на старую бричку. Но никто на привокзальной площади не обратил на нас внимания. Дедушка перебрал в руках вожжи. Лошадка, мотнув головой, побежала с места бодрой рысцой.

Мы ехали вдоль новой автомагистрали. При въезде в Корюков асфальт перешел в знакомую мне выбитую булыжную мостовую. По словам дедушки, улицу должен заасфальтировать сам город, а у города нет средств.

Какие наши доходы? Раньше тракт проходил, торговали, река была судоходной - обмелела. Остался один конезавод. Есть лошади! Мировые знаменитости есть. Но город от этого мало что имеет.

К моему провалу в университет дедушка отнесся философски:

Поступишь в следующем году, не поступишь в следующем - поступишь после армии. И все дела.

А я был огорчен неудачей. Не повезло! «Роль лирического пейзажа в произведениях Салтыкова-Щедрина». Тема! Выслушав мой ответ, экзаменатор уставился на меня, ждал продолжения. Продолжать мне было нечего. Я стал развивать собственные мысли о Салтыкове-Щедрине. Экзаменатору они были не интересны.

Те же деревянные домики с садами и огородами, базарчик на площади, магазин райпотребсоюза, столовая «Байкал», школа, те же вековые дубы вдоль улицы.

Новой была лишь автомагистраль, на которую мы опять попали, выехав из города на конезавод. Здесь она еще только строилась. Дымился горячий асфальт; его укладывали загорелые ребята в брезентовых рукавицах. Девушки в майках, в надвинутых на лоб косынках разбрасывали гравий. Бульдозеры блестящими ножами срезали грунт. Ковши экскаваторов вгрызались в землю. Могучая техника, грохоча и лязгая, наступала на пространство. На обочине стояли жилые вагончики - свидетельство походной жизни.

Мы сдали на конезавод бричку и лошадь и пошли обратно берегом Корюковки. Я помню, как гордился, впервые переплыв ее. Теперь бы я ее пересек одним толчком от берега. И деревянный мостик, с которого я когда-то прыгал с замирающим от страха сердцем, висел над самой водой.

На тропинке, еще по-летнему твердой, местами потрескавшейся от жары, шуршали под ногами первые опавшие листья. Желтели снопы в поле, трещал кузнечик, одинокий трактор подымал зябь.

Раньше в это время я уезжал от дедушки, и грусть расставания смешивалась тогда с радостным ожиданием Москвы. Но сейчас я только приехал, и мне не хотелось возвращаться.

Я люблю отца и мать, уважаю их. Но что-то сломалось привычное, изменилось в доме, стало раздражать, даже мелочи. Например, мамино обращение к знакомым женщинам в мужском роде: «милый» вместо «милая», «дорогой» вместо «дорогая». Что-то было в этом неестественное, претенциозное. Как и в том, что свои красивые, черные с проседью волосы она покрасила в рыже-бронзовый цвет. Для чего, для кого?

В декабре 1966 года, в 25-летие разгрома гитлеровских войск под Москвой, в Александровский сад с 41-го километра Ленинградского шоссе - места кровопролитных боев - был перенесен прах Неизвестного солдата.

Вечный огонь славы, вырывающийся из середины бронзовой воинской звезды, зажжён от пламени, пылающего на Марсовом поле в Петербурге. «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен» - начертано на гранитной плите надгробья.

Справа, вдоль Кремлевской стены, поставлены в ряд урны, где хранится священная земля городов-героев.

Сайт Президента

БОИ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ЛЕНИНГРАДСКОГО И ЛЬЯЛОВСКОГО ШОССЕ

О необычном эпизоде боя в 1941 г. рассказал в 1967 г. строителям Зеленограда, помогавшим сооружать памятник с танком Т-34, местный лесник, очевидец жестокой схватки на 41-м километре: «По шоссе со стороны Чашникова приближались немецкие бронемашины... Вдруг навстречу им двинулся наш танк. Дойдя до перекрестка, водитель на ходу спрыгнул в кювет, а через несколько секунд танк был подбит. Следом двинулся второй танк. История повторилась: прыжок водителя, выстрел противника, еще один танк загромоздил шоссе. Так образовалась своеобразная баррикада из подбитых танков. Немцы вынуждены были искать обход влево

Отрывок из воспоминаний комиссара 219-го гаубичного полка Алексея Васильевича Пенькова (см.: Труды ГЗИКМ, вып. 1. Зеленоград, 1945, с. 65-66): «К 13 часам немцы, сосредоточив превосходящие силы пехоты, танков и авиации, сломили сопротивление нашего соседа слева... и через деревню Матушкино вышли танковыми подразделениями на шоссе Москва - Ленинград, полуокружив наши стрелковые части и огнем танковых орудий начали обстрел огневых позиций. В воздухе повисли десятки немецких пикирующих бомбардировщиков. Связь с командным пунктом полка нарушилась. Два дивизиона развернули для круговой обороны. Они расстреливали немецкие танки и пехоту прямой наводкой. Мы с Чупруновым и связистами находились в 300 метрах от огневых позиций батарей на церковной колокольне села Б. Ржавки.

С наступлением темноты фашисты угомонились и притихли. Мы пошли смотреть поле боя. Картина для войны привычная, но ужасная: половина составов орудийных расчетов погибла, вышли из строя многие командиры огневых взводов и орудии. Разбито 9 орудий, 7 тракторов-тягачей. Догорали последние на этой западной окраине деревни деревянные домики и амбары...

1 декабря в районе села Б. Ржавки противник лишь изредка вел минометный огонь. В этот день положение стабилизировалось...

ЗДЕСЬ ПОГИБ НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ

Газеты в начале декабря 1966 года, сообщили, что 3 декабря москвичи склонили головы перед одним из своих героев - Неизвестным солдатом, погибшим в суровые дни декабря 1941 года на подступах к Москве. В частности, газета «Известия» писала: «...он был сражен за Отчизну, за родную Москву. Вот все, что мы знаем о нем».

2 декабря 1966 года к месту прежнего захоронения на 41-й км Ленинградского шоссе около полудня прибыли представители Моссовета и группа солдат и офицеров Таманской дивизии. Солдаты-таманцы расчистили снег вокруг могилы и приступили к вскрытию захоронения. В 14 часов 30 минут останки одного из покоящихся в братской могиле воинов поместили в гроб, увитый оранжево-черной лентой - символом солдатского ордена Славы, на крышке гроба в головах - каска образца 41-го года. На постаменте установили гроб с останками Неизвестного солдата. Весь вечер, всю ночь и утро следующего дня, сменяясь каждые два часа, у гроба стояли в почетном карауле молодые солдаты с автоматами, ветераны войны.

Останавливались проезжающие мимо машины, шли люди из окрестных деревень, из поселка Крюково, из Зеленограда. 3 декабря в 11 часов 45 минут гроб установили на открытую машину, которая двинулась по Ленинградскому шоссе в Москву. И везде по пути траурную процессию провожали жители Подмосковья, выстроившиеся вдоль шоссе.

В Москве, у въезда на ул. Горького (ныне Тверская), гроб с машины перенесли на артиллерийский лафет. Бронетранспортер с развернутым боевым знаменем двинулся дальше под звуки траурного марша военного духового оркестра. Его сопровождали солдаты почетного караула, участники войны, участники обороны Москвы.

Кортеж приближался к Александровскому саду. Здесь все готово к митингу. На трибуне среди руководителей партии и правительства - участники битвы за Москву - маршалы Советского Союза Г.К. Жуков и К.К. Рокоссовский.

«Могила Неизвестного солдата у древних стен Московского Кремля станет памятником вечной славы героям, погибшим на поле боя за родную землю, здесь отныне покоится прах одного из тех, кто грудью своей заслонил Москву» - это слова Маршала Советского Союза К.К. Рокоссовского, сказанные на митинге.

Спустя несколько месяцев, 8 мая 1967 года, в канун Дня Победы состоялось открытие памятника «Могила Неизвестного солдата» и был зажжен Вечный огонь.

НИ В ОДНОЙ ДРУГОЙ СТРАНЕ

ПОСЕЛОК ЕМАР (Приморский край), 25 сентября 2014 г. Глава администрации президента РФ Сергей Иванов поддержал предложение сделать 3 декабря Днем неизвестного солдата.

«Такой памятный день, если хотите, день поминовения, вполне можно было бы сделать», - заявил он, отвечая на предложение, прозвучавшее во время встречи с победителями и участниками конкурса среди школьных поисковых отрядов «Поиск. Находки. Открытие».

Иванов отметил, что для России это особо актуально, учитывая, что такого количества пропавших без вести солдат, как в СССР, не было ни в одной стране. По мнению главы администрации президента, большинство россиян поддержит установление 3 декабря как Дня неизвестного солдата.

ФЕДЕРАЛЬНЫЙ ЗАКОН

О ВНЕСЕНИИ ИЗМЕНЕНИЙ В СТАТЬЮ 1.1 ФЕДЕРАЛЬНОГО ЗАКОНА «О ДНЯХ ВОИНСКОЙ СЛАВЫ И ПАМЯТНЫХ ДАТАХ РОССИИ»

Внести в статью 1.1 Федерального закона от 13 марта 1995 года N 32-ФЗ «О днях воинской славы и памятных датах России»… следующие изменения:

1) дополнить новым абзацем четырнадцатым следующего содержания:

Президент Российской Федерации

КонсультантПлюс

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ

Впервые само это понятие (как и мемориал) появилось во Франции, когда 11 ноября 1920 г. в Париже у Триумфальной арки было сделано почетное захоронение неизвестного солдата, погибшего на Первой мировой войне. И тогда же на этом мемориале появилась надпись «Un soldat inconnu» и был торжественно зажжен Вечный огонь.

Затем уже в Англии, у Вестминстерского аббатства, появился мемориал с надписью «Солдат Великой войны, чье имя ведомо Богу». Позднее такой мемориал появился и в США, где на Арлингтонском кладбище Вашингтона был захоронен прах неизвестного солдата. Надпись на надгробии: «Здесь покоится снискавший славу и почет американский солдат, имя которого знает только Бог».

В декабре 1966 г., в канун 25-летия битвы под Москвой, к Кремлевской стене был перенесен прах неизвестного солдата из захоронения у 41-го километра Ленинградского шоссе. На плите, лежащей на могиле Неизвестного солдата, сделана надпись: «Имя твое неизвестно. Подвиг твой бессмертен» (автор слов — поэт Сергей Владимирович Михалков).

Употребляется: в прямом смысле, как символ всех погибших воинов, имена которых так и остались неизвестными.

Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. М., 2003

Приключения Кроша - 3

В детстве я каждое лето ездил в маленький городок Корюков, к дедушке. Мы ходили с ним купаться на Корюковку, неширокую, быструю и

Глубокую речку в трех километрах от города. Мы раздевались на пригорке, покрытом редкой, желтой, примятой травой. Из совхозной конюшни доносился

Терпкий, приятный запах лошадей. Слышалось перестукивание копыт по деревянному настилу. Дедушка загонял коня в воду и плыл рядом с ним,

Ухватившись за гриву. Его крупная голова, со слипшимися на лбу мокрыми волосами, с черной цыганской бородой, мелькала в белой пене маленького

Буруна, рядом с дико косящим конским глазом. Так, наверно, переправлялись через реки печенеги.
Я единственный внук, и дедушка меня любит. Я его тоже очень люблю. Он осенил мое детство добрыми воспоминаниями. Они до сих пор волнуют

И трогают меня. Даже сейчас, когда он прикасается ко мне своей широкой, сильной рукой, у меня щемит сердце.
Я приехал в Корюков двадцатого августа, после заключительного экзамена. Опять получил четверку. Стало очевидно, что в университет я не

Поступлю.
Дедушка ожидал меня на перроне. Такой, каким я оставил его пять дет назад, когда в последний раз был в Корюкове. Его короткая густая

Борода слегка поседела, но широкоскулое Лицо было по-прежнему мраморно-белое, и карие глаза такие же живые, как и раньше. Все тот же вытертый

Темный костюм с брюками, заправленными в сапоги. В сапогах он ходил и зимой и летом. Когда-то он учил меня надевать портянки. Ловким движением

Закручивал портянку, любовался своей работой. Патом натягивал сапог, морщась не оттого, что сапог жал, а от удовольствия, что он так ладно сидит

На ноге.
С ощущением, будто я исполняю комический цирковой номер, я взобрался на старую бричку. Но никто на привокзальной площади не обратил на

Нас внимания. Дедушка перебрал в руках вожжи. Лошадка, мотнув головой, побежала с места бодрой рысцой.
Мы ехали вдоль новой автомагистрали. При въезде в Корюков асфальт перешел в знакомую мне выбитую булыжную мостовую. По словам дедушки,

Улицу должен заасфальтировать сам город, а у города нет средств.
- Какие наши доходы? Раньше тракт проходил, торговали, река была судоходной - обмелела. Остался один конезавод. Есть лошади! Мировые

Знаменитости есть. Но город от этого мало что имеет.
К моему провалу в университет дедушка отнесся философски:
- Поступишь в следующем году, не поступишь в следующем - поступишь после армии. И все дела.
А я был огорчен неудачей. Не повезло! «Роль лирического пейзажа в произведениях Салтыкова-Щедрина». Тема! Выслушав мой ответ,

Экзаменатор уставился на меня, ждал продолжения. Продолжать мне было нечего. Я стал развивать собственные мысли о Салтыкове-Щедрине.

Экзаменатору они были не интересны.
Те же деревянные домики с садами и огородами, базарчик на площади, магазин райпотребсоюза, столовая «Байкал», школа, те же вековые дубы

Вдоль улицы.
Новой была лишь автомагистраль, на которую мы опять попали, выехав из города на конезавод. Здесь она еще только строилась. Дымился

Горячий асфальт; его укладывали загорелые ребята в брезентовых рукавицах. Девушки в майках, в надвинутых на лоб косынках разбрасывали гравий.

Бульдозеры блестящими ножами срезали грунт. Ковши экскаваторов вгрызались в землю. Могучая техника, грохоча и лязгая, наступала на пространство.

На обочине стояли жилые вагончики - свидетельство походной жизни.

В детстве я каждое лето ездил в маленький городок Корюков, к дедушке. Мы ходили с ним купаться на Корюковку, неширокую, быструю и глубокую речку в трех километрах от города. Мы раздевались на пригорке, покрытом редкой, желтой, примятой травой. Из совхозной конюшни доносился терпкий, приятный запах лошадей. Слышалось перестукивание копыт по деревянному настилу. Дедушка загонял коня в воду и плыл рядом с ним, ухватившись за гриву. Его крупная голова, со слипшимися на лбу мокрыми волосами, с черной цыганской бородой, мелькала в белой пене маленького буруна, рядом с дико косящим конским глазом. Так, наверно, переправлялись через реки печенеги.

Я единственный внук, и дедушка меня любит. Я его тоже очень люблю. Он осенил мое детство добрыми воспоминаниями. Они до сих пор волнуют и трогают меня. Даже сейчас, когда он прикасается ко мне своей широкой, сильной рукой, у меня щемит сердце.

Я приехал в Корюков двадцатого августа, после заключительного экзамена. Опять получил четверку. Стало очевидно, что в университет я не поступлю.

Дедушка ожидал меня на перроне. Такой, каким я оставил его пять дет назад, когда в последний раз был в Корюкове. Его короткая густая борода слегка поседела, но широкоскулое Лицо было по-прежнему мраморно-белое, и карие глаза такие же живые, как и раньше. Все тот же вытертый темный костюм с брюками, заправленными в сапоги. В сапогах он ходил и зимой и летом. Когда-то он учил меня надевать портянки. Ловким движением закручивал портянку, любовался своей работой. Патом натягивал сапог, морщась не оттого, что сапог жал, а от удовольствия, что он так ладно сидит на ноге.

С ощущением, будто я исполняю комический цирковой номер, я взобрался на старую бричку. Но никто на привокзальной площади не обратил на нас внимания. Дедушка перебрал в руках вожжи. Лошадка, мотнув головой, побежала с места бодрой рысцой.

Мы ехали вдоль новой автомагистрали. При въезде в Корюков асфальт перешел в знакомую мне выбитую булыжную мостовую. По словам дедушки, улицу должен заасфальтировать сам город, а у города нет средств.

– Какие наши доходы? Раньше тракт проходил, торговали, река была судоходной – обмелела. Остался один конезавод. Есть лошади! Мировые знаменитости есть. Но город от этого мало что имеет.

К моему провалу в университет дедушка отнесся философски:

– Поступишь в следующем году, не поступишь в следующем – поступишь после армии. И все дела.

А я был огорчен неудачей. Не повезло! «Роль лирического пейзажа в произведениях Салтыкова-Щедрина». Тема! Выслушав мой ответ, экзаменатор уставился на меня, ждал продолжения. Продолжать мне было нечего. Я стал развивать собственные мысли о Салтыкове-Щедрине. Экзаменатору они были не интересны.

Те же деревянные домики с садами и огородами, базарчик на площади, магазин райпотребсоюза, столовая «Байкал», школа, те же вековые дубы вдоль улицы.

Новой была лишь автомагистраль, на которую мы опять попали, выехав из города на конезавод.

Здесь она еще только строилась. Дымился горячий асфальт; его укладывали загорелые ребята в брезентовых рукавицах. Девушки в майках, в надвинутых на лоб косынках разбрасывали гравий. Бульдозеры блестящими ножами срезали грунт. Ковши экскаваторов вгрызались в землю. Могучая техника, грохоча и лязгая, наступала на пространство. На обочине стояли жилые вагончики – свидетельство походной жизни.

Мы сдали на конезавод бричку и лошадь и пошли обратно берегом Корюковки. Я помню, как гордился, впервые переплыв ее. Теперь бы я ее пересек одним толчком от берега. И деревянный мостик, с которого я когда-то прыгал с замирающим от страха сердцем, висел над самой водой.

На тропинке, еще по-летнему твердой, местами потрескавшейся от жары, шуршали под ногами первые опавшие листья. Желтели снопы в поле, трещал кузнечик, одинокий трактор подымал зябь.

Раньше в это время я уезжал от дедушки, и грусть расставания смешивалась тогда с радостным ожиданием Москвы. Но сейчас я только приехал, и мне не хотелось возвращаться.

Я люблю отца и мать, уважаю их. Но что-то сломалось привычное, изменилось в доме, стало раздражать, даже мелочи. Например, мамино обращение к знакомым женщинам в мужском роде: «милый» вместо «милая», «дорогой» вместо «дорогая». Что-то было в этом неестественное, претенциозное. Как и в том, что свои красивые, черные с проседью волосы она покрасила в рыже-бронзовый цвет. Для чего, для кого?

Утром я просыпался: отец, проходя через столовую, где я сплю, хлопал шлепанцами – туфлями без задников. Он и раньше ими хлопал, но тогда я но просыпался, а теперь просыпался от одного предчувствия этого хлопанья, а потом не мог заснуть.

У каждого человека свои привычки, не совсем, может быть, приятные; приходится с ними мириться, надо притираться друг к другу. А я не мог притираться. Неужели я стал психом?

Мне стали неинтересны разговоры о папиной и маминой работе. О людях, про которых я слышал много лет, но ни разу не видел. О каком-то негодяе Крептюкове – фамилия, ненавистная мне с детства; я готов был задушить этого Крептюкова. Потом оказалось, что Крептюкова душить не следует, наоборот, надо защищать, его место может занять гораздо худший Крептюков. Конфликты на работе неизбежны, глупо все время говорить о них. Я вставал из-за стола и уходил. Это обижало стариков. Но я ничего не мог поделать с собой.

Все это было тем более удивительно, что мы были, как говорится, дружной семьей. Ссоры, разлады, скандалы, разводы, суды и тяжбы – ничего этого у нас не было и быть не могло. Я никогда не обманывал родителей и знал, что они не обманывают меня. То, что они скрывали от меня, считая меня маленьким, я воспринимал снисходительно. Это наивное родительское заблуждение лучше снобистской откровенности, которую кое-кто считает современным методом воспитания. Я не ханжа, но в некоторых вещах между детьми и родителями существует дистанция, есть сфера, в которой следует соблюдать сдержанность; это не мешает ни дружбе, ни доверию. Так всегда и было в нашей семье. И вдруг мне захотелось уйти из дома, забиться в какую-нибудь дыру. Может быть, я устал от экзаменов? Тяжело переживаю неудачу? Старики ни в чем меня не упрекали, но я подвел, обманул их ожидание. Восемнадцать лет, а все сижу на их шее. Мне стало стыдно просить даже на кино. Раньше была перспектива – университет. Но я не смог добиться того, чего добиваются десятки тысяч других ребят, ежегодно поступающих в высшие учебные заведения.

2

Старые гнутые венские стулья в маленьком дедушкином доме. Скрипят под ногами ссохшиеся половицы, краска на них местами облупилась, и видны ее слои – от темно-коричневого до желтовато-белого. На стенах фотографии: дедушка в кавалерийской форме держит в поводу коня, дедушка – объездчик, рядом с ним два мальчика – жокеи, его сыновья, мои дяди, – тоже держат в поводу лошадей, знаменитых рысаков, объезженных дедушкой.

Новым был увеличенный портрет бабушки, умершей три года назад. На портрете она точно такая, какой я ее помню, – седая, представительная, важная, похожая на директора школы. Что в свое время соединило ее с простым лошадником, я не знаю. В том далеком, отрывистом, смутном, что мы называем воспоминаниями детства и что, возможно, есть только наше представление о нем, были разговоры, будто из-за дедушки сыновья не стали учиться, заделались лошадниками, потом кавалеристами и погибли на войне. А получи они образование, как хотела бабушка, их судьба, вероятно, сложилась бы по-другому. С тех лет у меня сохранились сочувствие к дедушке, который никак не был виноват в гибели сыновей, и неприязнь к бабушке, предъявлявшей ему такие несправедливые и жестокие обвинения.

На столе бутылка портвейна, белый хлеб, совсем не такой, как в Москве, гораздо вкуснее, и вареная колбаса неопределенного сорта, тоже вкусная, свежая, и масло со слезой, завернутое в капустный лист. Что-то есть особенное в этих простых произведениях районной пищевой промышленности.

– Пьешь вино? – спросил дедушка.

– Так, понемногу.

– Сильно пьет молодежь, – сказал дедушка, – в мое время так не пили.

Я сослался на большой объем информации, получаемой современным человеком. И на связанную с этим обостренную чувствительность, возбудимость и ранимость.

Дедушка улыбался, кивал головой, как бы соглашаясь со мной, хотя, скорее всего, не соглашался. Но свое несогласие он выражал редко. Внимательно слушал, улыбался, кивал головой, а потом говорил что-нибудь такое, что хотя и деликатно, но опровергало собеседника.

– Я как-то раз выпил на ярмарке, – сказал дедушка, – меня мой родитель та-ак вожжами отделал.

Он улыбался, добрые морщинки собирались вокруг его глаз.

– Я бы не позволил!

– Дикость, конечно, – охотно согласился дедушка, – только раньше отец был глава семьи. У нас, пока отец за стол не сядет, никто не смеет сесть, пока не встанет – и не думай подыматься. Ему и первый кусок – кормилец, работник. Утром отец первым к умывальнику, за ним старший сын, потом остальные – соблюдалось. А сейчас жена чуть свет на работу убегает, поздно приходит, усталая, злая: обед, магазин, дом… А ведь сама зарабатывает! Какой муж ей авторитет? Она ему уважения не оказывает, за ней и дети. Вот он и перестал чувствовать свою ответственность. Зажал трешку – и за пол-литром. Сам пьет и детям показывает пример.

В чем-то дедушка был прав. Но это только один аспект проблемы, и, возможно, не самый главный.

Точно угадав мои мысли, дедушка сказал:

– Я не призываю к кнуту и к домострою. Как раньше люди жили – их дело. Мы за предков не отвечаем, мы за потомков отвечаем.

Правильная мысль! Человечество отвечает прежде всего за своих потомков!

– Сердца вот пересаживают… – продолжал дедушка. – Мне семьдесят – на сердце не жалуюсь, не пил, не курил. А молодые и пьют и курят – вот и подавай им в сорок чужое сердце. И не подумают, как это: нравственно или безнравственно?

– А ты как считаешь?

– Я считаю, безусловно, безнравственно. На все сто процентов. Лежит человек в больнице и ждет не дождется, когда другой сыграет в ящик. На улице гололед, а ему праздник: кто-нибудь расшибет котелок. Сегодня пересаживают сердца, завтра возьмутся за мозги, потом начнут из двух несовершенных людей делать одного совершенного. Например, слабосильному вундеркинду пересадят сердце здорового болвана или, наоборот, болвану – мозги вундеркинда; будут, понимаешь, свинчивать гениев, а остальные на запчасти.

– Есть у меня один знакомый писатель, – поддержал я дедушкину мысль, – хочет написать такой рассказ. Больному человеку пересаживали сердца от разных зверей и животных. Но ни с одним таким сердцем он не мог жить – перенимал характер того зверя, от которого получал сердце. Сердце льва – становился кровожадным, осла – упрямым, свиньи – хамом. В конце концов он пошел к врачу и сказал: «Верните мне мое сердце, пусть больное, но зато мое, человеческое».

Я сказал неправду. Знакомых писателей у меня нет. Этот рассказ я собирался написать сам. Но было стыдно признаться дедушке, что пописываю. Я еще никому не признавался.

– В общем, лучше здоровое сердце, чем большой желудок… – Такой старомодной шуткой дедушка заключил медицинскую часть нашего разговора и перешел к деловой: – Делать чего собираешься?

– Работать пойду. Заодно буду готовиться к экзаменам.

– Рабочие кругом требуются, – согласился дедушка, – вон дорогу строят, автомагистраль Москва-Поронск. Знаешь Поронск?

– Слыхал.

– Старинный город, церкви, соборы. Ты стариной не увлекаешься?

– Что-то не тянет.

– Сейчас старина в моде, даже молодые пристрастились. Ну, а в Поронске этой старины на каждом шагу, иностранцы приезжают. Вот и строят международный туристский центр, а к нему – магистраль. По всему городу объявления: требуются рабочие, полевые-командировочные платят. Заработаешь, потом сиди зиму – занимайся. И все дела.

3

Итак, эта прекрасная мысль пришла в голову дедушке, с его практическим умом и мудростью. Он вообще считал, что меня воспитывают слишком домашним, тепличным и мне надо попробовать жизни . Мне казалось даже, что он доволен моим непоступлением в университет. Может быть, он против высшего образования? Последователь Руссо? Считает, что цивилизация ничего хорошего людям не принесла? Но дал же он образование своей дочери – моей маме. Просто дедушка хочет, чтобы я попробовал жизни . А заодно пожил бы у него и тем скрасил его одиночество.

Меня это тоже устраивало.

Никаких объяснений с родителями не потребуется. Я поставлю их перед совершившимся фактом. Здесь меня никто не знает, и я буду избавлен от прозвища «Крош» – оно мне порядком надоело. Поработаю до декабря, вернусь домой с деньгами. У меня есть водительские права, любительские, мне их обменяют на профессиональные. В виде исключения: в школе мы изучали автодело, проходили практику на автобазе. Поезжу с отрядом по стране, буду готовиться к экзаменам. Что делать вечером в поле? Сиди почитывай. Это не чистенький, светлый цех, где восемь часов торчишь на одном и том же месте. Это не киношная романтика с торжественными провожаниями на вокзале, речами и оркестрами. Было что-то очень привлекательное в этих вагончиках на обочине дороги – дымок костров, кочевая жизнь, дальние дороги, здоровенные загорелые парни в брезентовых рукавицах. И эти девушки с оголенными руками, со стройными ногами, в косынках, надвинутых на лоб. Что-то сладкое и тревожное щемило мне сердце.

Но объявления висят давно. Возможно, люди уже набраны. С единственной целью выяснить ситуацию я отправился на участок.

Вагончики стояли на обочине полукругом. Между ними были натянуты веревки, на них сушилось белье. Один конец веревки был привязан к Доске почета. Несколько в стороне располагалась столовая под большим деревянным навесом.

По приставной лестнице я поднялся в вагончик с табличкой «Управление дорожно-строительного участка».

В вагончике за столом сидел начальник. За чертежной доской – модная девчонка с косящим на дверь глазом. Сейчас она скосилась на меня.

– Я по поводу объявления, – обратился я к начальнику.

– Документы! – коротко ответил он. Ему было на вид лет тридцать пять, сухощавый человек с нахмуренным лицом, озабоченный и категоричный администратор.

Я протянул паспорт и водительские права.

– Права любительские, – заметил он.

– Я их обменяю на профессиональные.

– Нигде еще не работал?

– Слесарем работал.

Он недоверчиво сощурился:

– Где ты работал слесарем?

– На автобазе, на практике по ремонту машин.

Он перелистал паспорт, посмотрел прописку.

– Сюда зачем приехал?

– К дедушке.

– На деревню дедушке… В институте провалился?

– Не поступил.

– Пиши заявление: прошу зачислить подсобным рабочим. Обменяешь права – переведем на машину.

Несколько неожиданно. Ведь я пришел только выяснить ситуацию.

– Я бы хотел сначала обменять права и сразу сесть на машину.

– У нас и сменишь. Напишем в автоинспекцию.

Ясно! Начальник заинтересован в рабочей силе, особенно в подсобниках. Никто не хочет идти на физическую работу. Это только теперь так деликатно называется – подсобный рабочий. Раньше называлось – чернорабочий.

Я не боюсь физической работы. Могу, если надо, поворочать гравий лопатой. Но зачем же я проходил практику на автобазе? У меня хватило ума сказать:

– Не можете посадить на машину, возьмите пока в слесари. Зачем же я буду квалификацию терять?

Начальник недовольно сморщился. Ему очень хотелось всучить мне лопату и грабли.

– Еще надо проверить твою квалификацию.

– Для этого есть испытательный срок.

– Все знает! – усмехнулся начальник, обращаясь к чертежнице. Видно, у него такая манера: обращаться не к собеседнику, а к третьему лицу.

Чертежница ничего не ответила. Опять скосилась на меня.

– Слесари на повременке, много не заработаешь, – предупредил начальник.

– Понятно, – ответил я.

– И жить придется в вагончике, – продолжал начальник, – механизмы работают в две смены – слесарь должен быть под рукой.

Надо бы пожить недельку с дедушкой. Но жизнь в вагончике меня тоже привлекала.

– Можно и в вагончике.

– Ладно, – нахмурился он, – пиши заявление.

Я присел и на краю стола написал заявление: «Прошу зачислить меня слесарем по ремонту, с дальнейшим переводом на машину».

Вручив его начальнику, я спросил:

– В каком вагончике я буду жить?

– Видали его! – Он опять обратился к чертежнице. – Спальное место ему подавай! Ты сначала поработай, заслужи.

С этими словами он размашисто начертал на углу моего заявления: «Зачислить с двадцать третьего августа».

Сегодня двадцать второе августа.

Только выйдя из вагончика, я осознал нелепую скоропалительность своего поступка. Куда и зачем я торопился? Не хватило духу сказать: «Я подумаю». Ведь я пришел только выяснить ситуацию. Каждый человек, решая свою судьбу, должен взвесить все. А я проявил слабость, поддался внешним обстоятельствам. С той минуты, как вошел в вагончик, сразу стал оформляемым на работу , действовал не так, как это нужно мне, а как нужно начальнику участка. Удивительно даже, как я сумел отбиться от лопаты и граблей. Нажми он на меня чуть посильнее – я бы на лопату согласился и на грабли. Меня оформили слесарем; я считал это своей победой, на самом деле это было поражением. Начальник участка предложил мне наихудший вариант (чернорабочий), чтобы потом, сделав якобы уступку, зачислить простым слесарем, вместо того чтобы принять шофером. Он надул меня, оболванил, объегорил. Я даже не спросил, какой у меня будет оклад! Повременка, а какая повременка? Сколько мне будут платить? Что я здесь заработаю? Неудобно, видите ли, спрашивать. Болван. Сноб! Ради оклада люди и работают, а меня это, видите ли, не интересует.

И как быть с дедушкой! Вчера приехал, завтра ухожу на работу. Хоть бы пожил с недельку со стариком. Он так этого хотел, пять лет мы с ним не виделись. Чертовски неудобно получилось! Просто ужасно.

Я шел вдоль трассы. Так же работали загорелые парни в брезентовых рукавицах и девушки в майках с оголенными руками и стройными ногами. Дымился асфальт. Подъезжали и отъезжали самосвалы. Мне это не казалось таким привлекательным, как вчера. Грубые, незнакомые, чужие лица. На практике мы были школьники, чего с нас спрашивать? А здесь пощады не жди, никто за тебя вкалывать не будет. Какой я, в сущности, слесарь? Отличу простой ключ от торцового, отвертку от зубила, могу отвинтить или завинтить, что покажут. А если поручат самостоятельную работу? Здесь не ждут, тут давай, тут строительство. Вкапался в историю.

Дома я без обиняков все объяснил дедушке. Пришел выяснить ситуацию, а они сразу зачислили меня на работу.

– А ты думал, – рассмеялся дедушка, – людей-то не хватает.

4

Все оказалось проще, чем я думал. Дорожный участок переходит с места на место, и люди часто меняются. Одни увольняются, набираются новые, а те, что работают постоянно, не видятся неделями, мало знакомы, а то и вовсе не знакомы – трасса растянута на сорок километров. На новеньких здесь не обращают внимания. Даже не знают, кто новенький, кто не новенький.

Главная работа не асфальтирование, или, как здесь говорят, сооружение покрытия, а устройство земляного полотна. Тут много машин: экскаваторы, бульдозеры, канавокопатели, самосвалы. Потому здесь же и слесарная мастерская: навес, верстак, тиски, точило, наковальня, сверло, пресс, сварка, кладовая запчастей. Работа примитивная: что-нибудь подогнать, заклепать, просверлить, отнести на трассу какую-нибудь часть – механизатор сам ее поставит. Механизаторы опытные, привыкли в полевых условиях все делать сами. На ремонтников не надеются. У ремонтников стандартный ответ: «Мы на повременке, нам торопиться некуда». Подчеркивают этим, что механизатор выгоняет в месяц до двухсот рублей, а ставка слесаря, скажем, моего разряда – шестьдесят пять.

Мастерская держится на механике. Его фамилия Сидоров. Пожилой, опытный механик. Главное, понимает, что с нас взять нечего: все делает сам, а мы на подхвате. И никогда нам не выговаривает. Только когда кто-нибудь уж чересчур начнет канючить, жаловаться на жару или еще на что, скажет:

– На фронте жарче было.

Он бывший фронтовик и до сих пор ходит в гимнастерке. Непонятно, как она у него сохранилась… Впрочем, это могла быть не фронтовая, а послевоенная гимнастерка.

Может, начальник участка – кстати, его фамилия Воронов – имеет влияние на автоинспекцию. Но все равно будет экзамен по вождению, по правилам движения, и главное, нужна новая медицинская справка о состоянии здоровья. Приедет квалифкомиссия в Корюков десятого сентября.

И потому, возвращаясь с работы, я садился за «Курс автомобиля». Самосвал объезжал трассу, долго собирал живущих в городе, и добирался я домой часов в семь, а то и в восемь. Усталый как черт. А здесь уже в одиннадцать часов выключают свет – город на ограниченном лимите электроэнергии.

Ко всему, понимаете ли, меня стали задерживать на работе. Один раз до ночи ремонтировали экскаватор. Машина в город уже ушла. Я остался ночевать в вагончике на койке, ее хозяин был в командировке. Потом задержали еще раз. Потом третий. Конечно, сейчас горячая пора, механизмы не должны простаивать, но не слишком приятно ночевать на чужой койке, без постели, не раздеваясь и опасаясь, что вот-вот вернется хозяин и даст тебе по шее. А главное, на носу экзамены, надо готовиться, а меня задерживают.

Я так и сказал начальнику участка Воронову.

– Через две недели квалифкомиссия, а вы мне не даете подготовиться.

Разговор этот происходил в том же служебном вагончике, в присутствии той же чертежницы. Ее зовут Люда.

Первый мемориал в честь неизвестного солдата был сооружен в самом начале 1920-х годов во Франции. В Париже, возле Триумфальной арки, со всеми надлежащими воинскими почестями были захоронены останки одного из бесчисленного множества французских пехотинцев, оставшихся лежать на полях Первой мировой войны. Там же, у памятника, был впервые зажжен Вечный огонь. Вскоре после этого подобные захоронения появились в Великобритании, возле Вестминстерского аббатства, и в США, на Арлингтонском кладбище. На первом из них стояли слова: «Солдат Великой войны, чье имя ведомо Богу». На втором мемориал появился лишь одиннадцать лет спустя, в 1932 году. На нем также значилось: «Здесь покоится в почетной славе американский солдат, имя которого известно лишь Богу».

Традиция ставить памятник безымянному герою могла возникнуть только в эпоху мировых войн ХХ века. В предыдущем столетии с его культом Наполеона и представлениями о войне как о возможности проявить личную доблесть, никто не мог себе вообразить, что бьющая «по площади» дальнобойная артиллерия, плотный пулеметный огонь, применение отравляющих газов и другие современные средства ведения войны лишат смысла саму идею индивидуального героизма. Новые военные доктрины оперируют человеческими массами, а значит, и героизм новой войны может быть только массовый. Как и неразрывно связанная с идеей героизма смерть - тоже массовая.

Кстати, в СССР в межвоенные десятилетия этого еще не понимали и на Вечный огонь в Париже взирали с недоумением, как на буржуазную прихоть. В самой Стране Советов мифология Гражданской войны складывалась вокруг героев с громкими именами и биографиями - всенародных любимцев, легендарных командармов и «народных маршалов». Те из них, кто пережил период репрессий в Красной армии середины 30-х годов, так никогда и не научились воевать по-новому: Семен Буденный и Климент Ворошилов еще могли лично возглавить атаку на врага (что Ворошилов, кстати, и сделал в период боев за Ленинград, получив ранение от немцев и заслужив презрительный упрек от Сталина), но отказаться от лихих кавалерийских наскоков в пользу стратегического маневрирования массами войск им было не по плечу.

С высоко поднятыми руками

У нас стесняются писать о неустойчивости наших войск в начальный период войны. А войска… не только отступали, но и бежали, и впадали в панику.

Г.К. Жуков

Мы производили анализ потерь за время отступления. Большая часть падала на пропавших без вести, меньшая часть - на раненых и убитых (главным образом командиров, коммунистов и комсомольцев). Исходя из анализа потерь, мы строили партийно-политическую работу, чтобы повысить устойчивость дивизии в обороне. Если в дни первой недели мы выделяли 6 часов на работы по обороне и 2 часа на учебу, то в последующие недели соотношение было обратное.

Из мемуаров генерала А.В.Горбатова о событиях октября-ноября 1941 года

Русская тактика наступления: трехминутный огневой налет, потом - пауза, после чего - атака пехоты с криком «ура» глубоко эшелонированными боевыми порядками (до 12 волн) без поддержки огнем тяжелого оружия, даже в тех случаях, когда атаки производятся с дальних дистанций. Отсюда невероятно большие потери русских.

Из дневника немецкого генерала Франца Гальдера, июль 1941 года

Восстание масс

Можно почти с уверенностью сказать, что ни один культурный житель Запада никогда не поймет характера и души русских. Знание русского характера может послужить ключом к пониманию боевых качеств русского солдата, его преимуществ и методов его борьбы на поле боя… Никогда нельзя заранее сказать, что предпримет русский: как правило, он шарахается из одной крайности в другую. Его натура так же необычна и сложна, как и сама эта огромная и непонятная страна. Трудно представить себе границы его терпения и выносливости, он необычайно смел и отважен и тем не менее временами проявляет трусость. Бывали случаи, когда русские части, самоотверженно отразившие все атаки немцев, неожиданно бежали перед небольшими штурмовыми группами. Иногда пехотные батальоны русских приходили в замешательство после первых же выстрелов, а на другой день те же подразделения дрались с фанатичной стойкостью.

До некоторой степени высокие боевые качества русских снижаются их несообразительностью и природной леностью. Однако в ходе войны русские постоянно совершенствовались, а их высшие командиры и штабы получали много полезного, изучая опыт боевых действий своих войск и немецкой армии… Командиры младшего и нередко среднего звена все еще страдали нерасторопностью и неспособностью принимать самостоятельные решения - из-за суровых дисциплинарных взысканий они боялись брать на себя ответственность… Стадный инстинкт у солдат настолько велик, что отдельный боец всегда стремится слиться с «толпой». Русские солдаты и младшие командиры инстинктивно сознавали, что, если они будут предоставлены самим себе, они погибнут. В этом инстинкте можно видеть корни как паники, так и величайшего героизма и самопожертвования.

Фридрих Вильгельм фон Меллентин, «Танковые сражения 1939-1945 гг.»

Остальное было делом времени. Как только в дело вступил моральный фактор, как только Красная армия почувствовала вкус первых побед, судьба гитлеровской Германии была предрешена. Несомненно, советским войскам предстояло еще получить у врага немало горьких уроков, но преимущество в людских ресурсах, а также осмысленная готовность воевать придали массовому героизму красноармейцев и краснофлотцев иной характер по сравнению с первым этапом войны. Теперь ими двигало не отчаяние, а вера в будущую победу.

Герои с именем

Можно сомневаться в официальной советской версии событий истории Великой Отечественной войны. Можно считать уровень подготовки наших летчиков в 1941 году таким низким, что якобы ничего более путного, чем наземный таран скопления вражеских войск, получиться у них и не могло. Можно полагать, что советских диверсантов, действовавших в ближнем немецком тылу зимой 1941 года, ловили не солдаты вермахта, а сотрудничавшие с ними местные крестьяне. Можно до хрипоты спорить, что бывает с человеческим телом, когда оно наваливается на стреляющий крупнокалиберный пулемет. Но очевидно одно - имена Николая Гастелло, Зои Космодемьянской, Александра Матросова и других никогда не прижились бы в массовом сознании советских людей (особенно тех, которые сами прошли через войну), если бы не воплощали собой нечто очень важное - возможно, именно то, что помогло Красной армии выдержать натиск гитлеровцев в 1941 и 1942 годах и дойти до Берлина в 1945 году.

Капитан Николай Гастелло погиб на пятый день войны. Его подвиг стал олицетворением той критической ситуации, когда с врагом приходилось бороться любыми подручными средствами, в условиях его подавляющего технического превосходства. Гастелло служил в бомбардировочной авиации, участвовал в боях на Халхин-Голе и в советско-финской войне 1939-1940 годов. Свой первый вылет в ходе Великой Отечественной совершил 22 июня в 5 часов утра. Его полк в первые же часы понес очень тяжелые потери, и уже 24 июня оставшиеся самолеты и экипажи были сведены в две эскадрильи. Гастелло стал командиром второй из них. 26 июня его самолет в составе звена из трех машин вылетел для нанесения удара по скоплению немецких войск, наступавших на Минск. Отбомбившись по шоссе, самолеты повернули на восток. В этот момент Гастелло принял решение расстрелять колонну немецких войск, двигавшуюся по проселочной дороге. Во время атаки его самолет был подбит, и капитан принял решение таранить наземные цели. Вместе с ним погиб весь его экипаж: лейтенанты А.А. Бурденюк, Г.Н. Скоробогатый, старший сержант А.А. Калинин.

Через месяц после своей гибели капитан Николай Францевич Гастелло, 1908 года рождения, командир 2-й авиационной эскадрильи 42-й дальнебомбардировочной авиационной дивизии 3-го бомбардировочного авиационного корпуса Дальнебомбардировочной авиации, посмертно был представлен к званию Герой Советского Союза и награжден Золотой Звездой и орденом Ленина. Члены его экипажа были награждены орденами Отечественной войны 1-й степени. Считается, что за годы Великой Отечественной подвиг Гастелло повторили многие советские летчики.

О мученической смерти Зои Космодемьянской стало известно в январе 1942 года из публикации военного корреспондента газеты «Правда» Петра Лидова под названием «Таня». В самой статье имя Зои еще не называлось, оно было установлено позднее. Также позднее удалось выяснить, что в ноябре 1941 года Зоя Космодемьянская в составе группы была направлена в Верейский район Подмосковья, где стояли немецкие части. Зоя, вопреки распространенному мнению, не была партизанкой, а служила в войсковой части 9903, организовывавшей засылку диверсантов в тыл врага. В последних числах ноября Зоя была схвачена при попытке поджога строений в селе Петрищево. По одним данным, ее заметил часовой, по другим - выдал член ее группы Василий Клубков, незадолго до того также схваченный немцами. На допросе она назвалась Таней и до конца отрицала свою принадлежность к диверсионному отряду. Немцы избивали ее всю ночь, а наутро повесили на глазах у жителей деревни.

Подвиг Зои Космодемьянской стал выражением наивысшей стойкости советского духа. Восемнадцатилетняя девушка погибла не в горячке боя, не в окружении своих товарищей, и смерть ее не имела никакого тактического значения для успеха советских войск под Москвой. Зоя оказалась на территории, захваченной врагом, и умерла от рук палачей. Но, приняв мученическую смерть, она одержала над ними моральную победу. Зоя Анатольевна Космодемьянская, 1923 года рождения, была представлена к званию Героя Советского Союза 16 февраля 1942 года. Она стала первой женщиной, получившей Золотую Звезду в ходе Великой Отечественной.

Подвиг Александра Матросова символизировал собой уже нечто иное - стремление ценой жизни помочь товарищам, приблизить победу, которая после разгрома гитлеровских войск под Сталинградом казалась уже неизбежной. Матросов воевал с ноября 1942 года в составе Калининского фронта, во 2-м отдельном стрелковом батальоне 91-й отдельной Сибирской добровольческой бригады имени Сталина (позже 254-й гвардейский стрелковый полк 56-й гвардейской стрелковой дивизии). 27 февраля 1943 года батальон Матросова вступил в бой в районе деревни Плетень в Псковской области. Подступы к деревне прикрывали три немецких дзота. Два из них бойцам удалось уничтожить, но пулемет, установленный в третьем, не позволял бойцам подняться в атаку. Матросов, подобравшись к дзоту, попытался уничтожить пулеметный расчет гранатами, а когда это не удалось, закрыл амбразуру собственным телом, дав возможность красноармейцам захватить деревню.

Александр Матвеевич Матросов, 1924 года рождения, был представлен к званию Героя Советского Союза 19 июня 1943 года. Его имя было присвоено 254-му гвардейскому полку, сам он навечно зачислен в списки 1-й роты этой части. Подвиг Александра Матросова в пропагандистских целях был приурочен к 23 февраля 1943 года. Считается, что Матросов не был первым бойцом Красной армии, закрывшим своей грудью пулеметную амбразуру, и уже после его смерти такой же подвиг повторили еще около 300 солдат, чьи имена не получили столь широкой известности.

В декабрьские дни 1966 года, в честь 25-летия разгрома немецких войск под Москвой, в Александровском саду у стен Кремля был торжественно погребен прах Неизвестного солдата, доставленный с 41-го километра Ленинградского шоссе, где в 1941 году шли особенно ожесточенные бои за столицу.

В канун празднования 22-й годовщины Победы, 8 мая 1967 года, на месте захоронения был открыт архитектурный ансамбль «Могила Неизвестного солдата». Авторы проекта - архитекторы Д.И. Бурдин, В.А. Климов, Ю.А. Рабаев, скульптор - Н.В. Томский. Центром ансамбля является бронзовая звезда, размещенная в середине зеркально отполированного черного квадрата, обрамленного площадкой из красного гранита. Из звезды вырывается Вечный огонь славы, доставленный в Москву из Ленинграда, где он был зажжен от пламени, пылающего на Марсовом поле.

На гранитной стене выбита надпись «Павшим за Родину. 1941-1945». Справа вдоль Кремлевской стены поставлены в ряд блоки из темно-красного порфира, под ними в урнах хранится земля, доставленная из городов-героев - Ленинграда, Киева, Минска, Волгограда, Севастополя, Одессы, Керчи, Новороссийска, Мурманска, Тулы, Смоленска, а также из Брестской крепости. На каждом блоке расположено название города и чеканное изображение медали «Золотая Звезда». Надгробная плита памятника увенчана объемной бронзовой эмблемой, изображающей солдатскую каску, боевое знамя и лавровую ветвь.

На гранитной плите надгробья выбиты слова.